Гибридная война России против Запада

Все чаще кинетические операции, которые постоянно усложняются, сочетаются с невоенными стратегиями, направленными на подрыв безопасности противника. Это комбинирование военных и невоенных средств и стратегий не носит случайного характера: таким образом оказывается синергитическое воздействие. Иными словами, благодаря этому сочетанию достигаются оптимальные результаты.

Конкретная страна может применить в отношении противника физическую силу, чтобы добиться определенных целей. Но если применение или угроза применения обычных или нетрадиционных сил сочетается с такими подрывными инструментами, как кибератаки и дезинформация, или они первыми пускаются в ход, можно оптимизировать общий ущерб, причиненный противнику.

Несмотря на то, что для ведения гибридной войны государством требуется систематическая интеграция военных, политических, экономических, гражданских и информационных средств, зачастую это происходит в серых зонах, ниже порога обычных военных действий. В этих серых зонах военный инструментарий используется нетрадиционным и новаторским образом, чтобы избежать установления ответственности, а иногда даже остаться незамеченным. Враждебное государство может использовать негосударственные структуры или неопознанные войска, (например, «зеленых человечков») в подпольной войне, чтобы скрыть свою причастность, но в то же время добиться стратегических целей.

В данной статье мы продолжим обсуждать тему гибридной войны и зададим вопрос, ставший не только актуальным, но и критически важным в связи с недавними международными конфликтами: как Россия ведет гибридную войну против Запада? Постараемся понять различные аспекты и последствия этой войны, а также логическую подоплеку российской стратегии, направленной на подрыв безопасности западных держав.

Одной из основных характеристик общего набора инструментов, которые государства пускают в ход в гибридной войне, – негосударственные структуры, политические убийства, шпионаж, кибератаки, вмешательство в выборы, дезинформация – являются большие возможности для правдоподобного отрицания своей причастности и, как правило, мало доказательств для установления вины. Не от всех действий отказываются. Иногда, когда кто-то агрессивно себя ведет, ему нужно брать ответственность за свои действия, однако уход от вины часто приносит стратегические дивиденды. Так что, когда из политических и стратегических соображений было целесообразно отказаться от «зеленых человечков», захвативших районы Крыма в 2014 году, Россия так и сделала (до поры до времени).

Очень часто трудно распознать инструменты, применяемые для ведения гибридной войны. Трудно выяснить, кто ими пользуется, и подтвердить это. Доказать, что какой-то негосударственной структуре покровительствует государство, или доказать причастность государства к кибератакам – очень трудная задача. Однако ряд гибридных нападений, совершенных в последние годы, приписываются Кремлю. Публичные доказательства, подтверждающие вмешательство России в американские выборы в 2016 году, и признание Президентом Путиным того, что «Вагнер» финансировался Россией, – два тому примера.

Судя по всему, гибридная война стала неотъемлемой частью политики Москвы в отношении Запада. Поскольку негосударственные структуры стали более значимыми и эффективными и появились такие новые технологии, как автономное оружие, гибридная война ниже традиционного порога войны стала возможной. Иногда государствам даже не нужно создавать или развивать негосударственные структуры, потому что достаточно транзакционных отношений с существующими группами. Например, согласно поступившим в свое время разведданным, российские военные тайно предлагали вознаграждение боевикам, связанным с талибами, за нанесение ударов по коалиционным войскам в Афганистане. В то же время, благодаря новым технологиям государства могут применять силу на расстоянии и отрицать свою причастность. Это хорошо видно на примере ударов беспилотников и нападений на критически важные объекты инфраструктуры.

В последние годы российская гибридная война идет полным ходом, но она не приобрела такой размах в одночасье. Российские высокопоставленные руководители заговорили о всеохватной доктрине безопасности уже около десяти лет назад. В 2013 году начальник Генерального Штаба ВС РФ Валерий Герасимов высказал идею о необходимости адаптировать политику безопасности страны к меняющемуся характеру конфликтов. В статье, которую тщательно изучали в западных политических кругах, генерал Герасимов заострил внимание на растущей роли невоенных средств в достижении политических и стратегических целей.

Герасимов говорил не только об автоматизированных и роботизированных средствах и об искусственном интеллекте, но и об асимметричных действиях и использовании информационных сфер для сведения на нет преимущества противника. Диапазон таких ассиметричных действий широк: от партизанской войны до терактов, от создания и раздувания неверной информации и дезинформации до прямой государственной пропаганды в сочетании с активной дипломатией. Если у противника есть преимущество в силах и средствах, государство может задействовать разные инструменты, чтобы сравнять это преимущество. Как утверждал ныне покойный начальник Академии военных наук РФ генерал Махмут Гареев, один из уроков, которые Россия могла бы усвоить по итогам захвата Крыма в 2014 году, состоит в совершенствовании использования мягкой силы, политики и информации для достижения стратегических целей.

Оба российских военачальника, по сути, подчеркивали необходимость разработать такую стратегию, которая могла бы усечь асимметрию в мощности стран Запада и России. Им было понятно, что ни по военному потенциалу, ни по экономическим ресурсам Россия не могла сравняться со странами Запада, но за счет обширной интеграции невоенных средств и кинетической силы можно, если не совсем закрыть разрыв в мощности, то хотя бы сократить его.

В российской военной доктрине 2010 и 2014 года также говорится о комплексном использовании военных и невоенных ресурсов и средств. Гибридная война не приводится в них непосредственно как образец, но, если внимательно присмотреться к российской политике безопасности, можно обнаружить, что невоенные средства не только широко применялись в последние годы, но и дополняли жесткую силу. Есть несколько тому примеров: распространение дезинформации, спонсирование негосударственных структур в соседних с Россией европейских странах и не только в них, совершение кибератак, вмешательство в выборы в странах Запада и использование энергетики как оружия.

С помощью таких инструментов можно сократить асимметрию в силе между двумя государствами по нескольким параметрам. Может пострадать процесс принятия решений в государстве из-за того, что враждебное действие совершено силой, принадлежность которой не установлена, или из-за того, что агрессор может правдоподобно отрицать свою причастность. Из-за дезинформации может произойти более глубокая поляризация государства и общества. Некоторые игроки и идеи, созвучные целям агрессорам, получают поддержку и ширятся. Отсутствие военных средств, необходимых для преодоления превосходства противника в жесткой силе, частично компенсируется другими рычагами воздействия, например, энергоресурсами (и даже поставками продовольствия). Это лишь несколько примеров.

Как уже говорилось ранее, военное участие может быть косвенным. В современных конфликтах вооруженные негосударственные структуры играют ключевую роль. Например, чтобы сорвать заявку Молдовы на вступление в Евросоюз (ЕС), Москва комбинирует военное присутствие на востоке страны с невоенными гибридными стратегиями. К этим невоенным стратегиям относятся: покровительство группам, настроенным против ЕС, использование поставок энергоносителей для нанесения ущерба молдавскому народу, распространение дезинформации среди местных групп и в социальных сетях. Очевидно, что Молдова стала мишенью из-за своего стремления полностью интегрироваться в европейский блок. Цель российской гибридной войны в Молдове – свергнуть проевропейское правительство этой страны.

Тогда как в Сирии цель России – укрепить контроль пророссийского режима Президента Башара Асада. Там российское прямое военное участие шире, поскольку ситуация позволяет. Военные операции слились с поддержкой вооруженных боевиков, пропагандой и дезинформацией, дипломатией и управлением экономикой, а также политическим влиянием. Главная цель в Сирии – не только расширить российское влияние на Ближнем Востоке, но и извлечь из этого выгоду, навредив отношениям между ближневосточными и западными странами.

Как четко видно на примере Сирии, российская гибридная война против Запада идет намного дальше географических границ европейских или западных стран. Еще один пример – российская гибридная война в Африке, направленная на подрыв влияния Запада на богатый ресурсами континент. В Сахеле Россия воспользовалась ухудшением отношений с западными странами и усилила антизападные настроения за счет расширения своего присутствия. В таких странах, как Мали и Центральноафриканская Республика Россия помогает обеспечивать безопасность, оказывает дипломатическую поддержку и помогает с информационными операциями. Одна задача заключается в создании глобального влияния, другая – в подрыве западных интересов. Для Москвы обе задачи решаются одновременно.

Зачастую сложно дать полный диагноз нынешней или недавней гибридной угрозе. Например, когда в 2015 году французский телеканал TV5Monde подвергся яростной кибератаке, сначала думали, что за ней стоит вооруженная группировка Исламского государства. Но потом выяснилось, что атаку совершила группа российских хакеров, разместившая на вебсайте телеканала и на его страницах в соцсетях джихадистские сообщения, чтобы сеять раздор и смуту.

Вернемся к вопросу о вмешательстве России в американские выборы в 2016 году. Последствия этого вмешательства были далеко идущими. В частности, это способствовало распространению в США правого популизма, с которым эта страна по-прежнему пытается справиться. Из-за правого популизма может возникнуть кризис с легитимностью государственных учреждений, и таким образом подрывается доверие к тем, кто руководит страной. В последние годы сторонники правого популизма выступали против государственных учреждений, лидеров в политике и экономике, основных СМИ и некоторых меньшинств, например мигрантов. Правый популизм играет определенную роль в снижении доверия к основным СМИ, и поэтому с помощью дезинформации можно создавать проблемы с безопасностью в конкретных странах. Россия стратегически использует дезинформацию для достижения политических и стратегических целей.

Нужно упомянуть, что цифровые СМИ и социальные сети – благодатная почва для дезинформации, и Россия учитывает это в своих стратегических расчетах. EUvsDisinfo ведет базу данных, в которой хранятся десятки тысяч образцов дезинформации из Интернета, связанной, как утверждается, с Кремлем. В 2021 году в Фэйсбуке было опубликовано сообщение, изобличавшее Россию как главный источник «скоординированного неподлинного поведения» во всем мире. Дезинформационная кампания, развернутая в Интернете с целью срыва саммита НАТО в 2023 году, – наглядный пример того, как Россия подвергает нападкам структуру, которую она считает свои заклятым врагом. Поскольку НАТО принципиально важна для безопасности Запада, она часто становится мишенью российской дезинформации в Интернете, как задокументировано EUvsDinfo. В основе этой дезинформации не только вымысел, но и искажение, как видно на примере кампании, раскручивавшей обеспечение готовности НАТО в Восточной Европе после 2014 года как агрессию, хотя эти действия НАТО были вызваны российским незаконным захватом Крыма. Происходит методическая подтасовка фактов, чтобы поменять местами причину и следствие.

Российская дезинформация в Интернете делает ставку на источники, поддерживаемые государством, и промосковские группы, действующие в тандеме и усиливающие ложные и вводящие в заблуждение сообщения, которые распространяют на многих языках по всему миру. Продвигаемая Россией дезинформация порой очень эффективна. Например, у Сербии прочные политические и экономические связи с Западной Европой, но многие сербы считают Россию ближайшим партнером и самым «большим другом» своей страны. Одна из основных причин этого – линия, которую проводят российские новостные каналы, такие как РТ и «Спутник», занимающие господствующее положение среди традиционных и цифровых СМИ Сербии. Их линия – принижать Западную Европу и США, восхваляя при этом Россию и Китай. Дезинформация, распространяемая при поддержке России, приносит аналогичные дивиденды не только в Западном мире. С помощью дезинформации вбивается клин между Африкой и Западом, а это ведет к отсутствию консенсуса на континенте по вопросу о поддержке Украины.

Москва считает, что она ведет долгую войну против того, что она воспринимает как гегемонию Запада. Именно в этом контексте Президент России Путин называет «западную элиту» врагом. Что именно он подразумевает под западной элитой, не совсем понятно. Быть может, это делается намеренно по политическим соображениям, но очевидно, что его заклятый враг – США и европейские страны, определяющие глобальный политический и экономический порядок.

Враждебность Москвы по отношению к Западу – это лишь верхушка айсберга. Стратегический замысел Москвы под руководством Президента Путина – возвращение к былому соотношению сил, когда Советский Союз был сверхдержавой и мог таким образом строить миропорядок. Однако Москва понимает, что в структурном отношении для нее мало места в международном политическом порядке, где ценятся свобода и демократия – идеалы, которые крайне ограничены в России. Значит, надо менять международный порядок, с тем чтобы восстановить господствующее положение России в глобальной политике и экономике. Именно в этом суть доктрины Примакова (бывшего министра иностранных дел и премьер-министра Евгения Примакова). Согласно этой доктрине, Россия должна стремиться к созданию многополярного мира, чтобы одна держава или один полюс не могли определять миропорядок. Именно поэтому Москва пытается подорвать то, что она считает мощью Запада и западным влиянием в мире.

Самое большое препятствие для России состоит в том, что на не обладает ни жесткой силой, ни экономическим влиянием для выполнения этой большой задачи. Быть может, Кремль полагает, что ему удастся решить вопрос с помощью инструментария гибридной войны. Идея двоякая: с одной стороны, усиливать возможности России благодаря интеграции военных и невоенных средств, а с другой – воспользоваться внутренней уязвимостью Западных держав и усугубить ее еще больше. Цель ясна: усечь асимметрию в силе между Россией и Западными державами, чтобы одержать над ними верх.

Несмотря на то, что в последние годы Россия ведет агрессивную гибридную войну, похоже, до разгрома западных держав еще далеко. Это объясняется тем, что с помощью гибридной войны можно сократить асимметрию сил между западными державами и Москвой, но нельзя полностью компенсировать ее, с учетом ограниченных военных и экономических возможностей России. Вместе с тем после вторжения в Украину западные страны работают над тем, чтобы усилить свою жизнестойкость, тогда как положение внутри России выглядит нестабильно. Означает ли это, что гибридная война России против Запада пока что не привела к успеху? Быть может, не совсем. Удалось добиться ряда основных целей, особенно в плане подрыва стратегического влияния Запада и политической силы в глобальном масштабе. Пример тому – расширение российского присутствия на Ближнем Востоке и в Африке за счет снижения влияния Запада. Гибридная война России также привела к еще большей политической поляризации внутри стран Запада и между ними. И это вызывает тревогу.

Сейчас странам Запада нужно продолжать совместно и кропотливо преодолевать все компоненты российской гибридной войны. Это надо делать, потому что Россия ставит под угрозу безопасность Запада, но еще и для того, чтобы быть готовыми, если в будущем Китай захочет воспользоваться этими факторами уязвимости.

Основные аспекты современных войн меняются, и поэтому конфликты не сводятся лишь к прямому применению физической силы. Они все больше и больше отличаются изощренной гибридностью. Это имеет огромное значения для стратегических расчетов России и ее навязчивых идей. Как и любая другая страна, Москва понимает, что ей надо совершенствовать, расширять и диверсифицировать свой инструментарий и добавить в него некинетические инструменты, например управление экономикой и дезинформацию, чтобы дополнить военные средства, которые применяются более новаторским образом.

С учетом агрессивных амбиций Москвы гибридная война для нее не только привлекательный вариант, но и стратегическая необходимость из-за явной асимметрии сил в сравнении с Западом. Военный бюджет и военные технологии России, а также размер и разнообразие ее экономики нельзя даже сравнивать с широким диапазоном возможностей стран Запада. Однако с помощью гибридной войны Москва может, если не полностью компенсировать, то хотя бы сократить этот дисбаланс сил, чтобы противостоять тем, кого она считает своими врагами.

Среди основных инструментов, которые Россия пускает в ход в своей гибридной войне против Западных стран, – политизация энергетики и использование энергетики как оружия, задействование негосударственных структур и сил, принадлежность которых нельзя установить, поддержка пророссийских и симпатизирующих России структур, широкое применение дезинформации, вмешательство в выборы. Все это синхронизируется систематическим образом.

Еще предстоит выяснить, в какой мере России удастся добиться своих масштабных целей в борьбе с Западом гибридными средствами. Пока что Россия смогла подорвать в определенной мере безопасность Запада, но ей явно не удается помешать Западным державам формировать демократическим образом политику, экономику и культуру на глобальном уровне. Однако, с учетом ограниченных военных и экономических возможностей России, благодаря гибридным методам ей удалось действовать так, как если бы она была «крупнее», чем на самом деле. Западным государствам нужно осознать это и хорошо продумать план единых и решительных действий в ответ на стратегии России.