Как утверждает Стефан Соесанто, европейским странам НАТО не стоит брать на себя невыполнимые обязательства по оборонному бюджету. На самом деле им надо принять трудные решения о сокращении личного состава и приступить к отработке на практике навыков ведения обороны с участием нескольких государств.
Давайте начнем с добрых известий. Прошлогодний саммит НАТО в Ньюпорте, в Уэльсе, стал положительной вехой в изменении построения обороны Европы. Напомним, что пострадавшие от кризиса европейские государства вновь обязались изменить тенденцию к сокращению оборонных бюджетов в течение последующего десятилетия, увеличив свои оборонные расходы до 2% ВВП и ассигнуя при этом 20% данных расходов на НИОКР и закупки основных видов вооружений и техники.
Североатлантический союз также принял План действий по обеспечению готовности (РАП), чтобы защитить свой восточный фланг за счет проведения большего количества военных учений и развертывания дополнительных сил НАТО по ротационной схеме в Восточной и Центральной Европе. Также был достигнут консенсус по вопросу о создании к началу 2015 года Объединенной оперативной группы повышенной готовности (VJTF) численностью от 4000 до 5000 военнослужащих, которая способна провести развертывание в течение нескольких дней по получении приказа.
Разочаровало по итогам встречи в верхах в Уэльсе то, что увеличение оборонных бюджетов, более тесное военное сотрудничество и повышение готовности войск (сил) не решат глубинной проблемы Североатлантического союза, связанной с финансовой неэффективностью, политической раздробленностью и стратегической неслаженностью европейских стран НАТО.
Во-первых, непрекращающееся сворачивание воинского контингента США в Европе, самая большая численность которого составляла 440 000 тысяч в 1957 году, а самая низкая – около 67 000 в 2015 году, привела к существенной политической раздробленности на континенте. Это отрицательно сказывается на слаженности Североатлантического союза и принятии стратегических решений, таким образом все сводится к элементарному поддержанию статуса кво.
В результате этого явное нарушение Москвой Хельсинкского Заключительного акта 1997 года, запрещающего «любые требования или действия, направленные на захват и узурпацию части или всей территории любого государства-участника», не вызвало радикального изменения позиции Европы по Основополагающему акту Россия–НАТО. Вместо этого Североатлантический союз предпочел лишь усилить свои ограниченные обязательства по обеспечению безопасности в отношении европейских членов организации, несмотря на серьезные изменения общих условий безопасности континента.
Во-вторых, в отсутствие постоянно дислоцированных войск (сил) на восточном фланге НАТО построение коллективной самообороны Североатлантического союза и долгосрочное стремление к оперативной совместимости сил все больше и больше определяются политическими категориями, а не как основательная стратегия сдерживания. Да, действительно, НАТО выдвинула предложения об увеличении военных учений, дополнительных силах, сменяющихся по ротации, и формировании батальона быстрого реагирования. Все они позволяют временно обойти тему неадекватной территориальной обороны восточных членов НАТО, но мало что делают для того, чтобы заняться проблемой растущего дефицита солидарности Североатлантического союза, обязательств по обороне и военной слаженности внутри самой НАТО.
Крылатое выражение Vigilia Pretium Libertatis (бдительность – цена свободы) должно применяться к Североатлантическому союзу в XXI веке: 26 европейских стран НАТО должны всецело подходить к территориальной обороне, а не пытаться всего лишь найти противовес, чтобы компенсировать слабость обороны членов организации, расположенных на периферии ее территории, в контексте возможной российской агрессии.
Всеобъемлющий подход к реформе Североатлантического союза подразумевает прежде всего реконфигурацию стратегии развертывания НАТО в самой Европе. Аналогично тому, как право на свободу передвижения и проживания укрепило европейское гражданство и политическую интеграцию Евросоюза, НАТО нужно углубить национальное разнообразие армий государств-членов и повысить взаимосвязь военных, чтобы отойти от стратегии, основанной на обороне отдельных составных частей, к стратегии обороны единого целого.
Цифры говорят сами за себя. У 25 процентов государств НАТО нет военно-воздушных сил, у 30 процентов нет военно-морских сил или их численность составляет меньше 600 моряков, а в 50 процентах стран на действительной военной службе в сухопутных войсках состоит менее 20 000 солдат. НАТО – союз неравных, но ей не обязательно надо быть таковой.
Первый шаг на пути к решению глубинной проблемы НАТО – признание того факта, что если все время не удается создать и развернуть Силы реагирования НАТО (НРФ) и боевые тактические группы ЕС, значит, причина тому носит политический характер. Как силы быстрого реагирования, так и нынешняя концепция рамочных государств, за которую выступает Берлин, сталкиваются с неравномерным распределением факторов политического риска, которое происходит из-за внутренней схемы ротаций, неравным распределением финансового бремени, а также проблемой, состоящей в том, что речь идет о реагировании на военный кризис, а не предотвращении его возникновения.
Чтобы добиться постоянного политического изменения в многосторонних учреждениях, где господствуют национальные интересы, предусмотрительно использовать существующие структуры, а не создавать новые. Европе нужны не новые силы, находящиеся на постоянном оперативном дежурстве, как то предусматривают Североатлантический совет и Комиссия ЕС. Североатлантическому союзу надо взяться за то, что, судя по всему, не удалось Евросоюзу и государствам-нациям.
Создание европейских солдат и, можно надеяться, в долгосрочной перспективе – полноценных европейских граждан – это тактический путь вперед к укреплению устойчивых структур сотрудничества и основ Североатлантического союза, а также сплетению интересов европейской безопасности по всему континенту. Только когда европейские страны НАТО будут в значительной степени участвовать в территориальной обороне друг друга, сохраняя при этом национальный суверенитет и бюджетные полномочия, их парламенты и граждане захотят выполнять обязательства НАТО по безопасности и постоянно стремиться к достижению слаженности Североатлантического союза.
Пока что Нидерланды – единственная страна НАТО, воспринявшая идею полной интеграции элементов своих вооруженных сил в организационную структуру ВС другого государства. В мае 2013 года Нидерланды подписали голландско-германское Заявление о намерениях. Несмотря на то что это заявление о намерениях не основано на взаимности и не предусматривает изменения мест базирования войск (сил), которых это касается, оно является базовой схемой укрепления интегрированного оперативного взаимодействия, расширяющей при этом национальный суверенитет, хотя, казалось бы, происходит обратное.
Если бы взаимность и изменение мест базирования применялись к голландско-германскому заявлению о намерениях, голландцы «лишились» бы бригады и «получили» бы взамен германскую бригаду. Численность ВС в Нидерландах и Германии осталась бы примерно такой же, но при этом национальный суверенитет заметно расширился бы с обеих сторон за счет их бригад за границей при неизменной численности внутри страны.
Вместо того чтобы сидеть без дела в казармах в Голландии, как гласит Заявление о намерениях, 11-я воздушно-десантная бригада углубляла бы «оперативную совместимость и общее планирование, подготовку и обучение перед развертыванием». Она выполняла бы в стране функцию постоянной контактной структуры для всего спектра военного сотрудничества между Гаагой и Берлином и использовалась бы в качестве «натяжной проволоки» для обороны соседа на востоке.
Если бы все европейские государства-члены НАТО выполняли бы подобные заявления о намерениях и солдаты из других государств-членов НАТО составляли бы от 10 до 25 процентов их вооруженных сил, континент смог бы превратиться, как говорится, в крепость-Европу и был бы способен вполне естественно создавать «кирпичики» для многонациональных дивизий, бригад и батальонов, которые вставали бы под начало НАТО.
Хотя некоторые могут истолковать эту стратегию обнесения Европы «натяжной проволокой» как нарушение Основополагающего акта Россия–НАТО, это не подтолкнет автоматически Москву к наращиванию группировок войск по всему восточному флангу НАТО. В соответствии с изложенной стратегией, численность войск в государствах Балтии останется на прежнем уровне. Однако их национальный состав существенно изменится, а вместе с ним и их способность к сдерживанию.
Но для того чтобы стратегия обнесения «натяжной проволокой» стала осуществимым замыслом, континент должен по-новому усвоить уроки принятия стратегических решений. Ни одна из европейских стран-членов НАТО не является сверхдержавой. Лишь немногие, если такие вообще есть, могут самостоятельно взяться за выполнение глобальных задач по борьбе со столь пространными угрозами, как международный терроризм, или выполнение столь всеобъемлющих задач, как стабилизация недееспособных государств. И никто из них не может сосредоточиться только на обороне своих государственных границ и при этом «бесплатно» пользоваться преимуществами статьи 5.
НАТО не может держаться лишь на чернилах, которыми написан Вашингтонский договор. Она должна опираться на военную силу, необходимую для того, чтобы наглядно продемонстрировать неколебимые обязательства Европы по обеспечению безопасности. В отсутствие последовательной стратегической культуры на континенте, о чем свидетельствует какофония документов по европейской обороне и «обходные» инициативы, как например, концепция объединения и совместного пользования, необходимо, чтобы Североатлантический союз снова вернулся к своим основам.